Горькие слёзы текут по щекам главного старшины ВМС США Грэхэма Джексона, пока он играет на аккордеоне песню Goin’Home («Возвращаясь домой») в Уорм Спрингс, штат Джорджия. Мимо проезжает карета с гробом Франклина Д. Рузвельта — по направлению к президентскому поезду, который отправится обратно в Вашингтон 13 апреля 1945 года.
На мгновение оставив в стороне вопрос фактической плодотворности правления, нужно признать, что некоторые американские президенты в глазах народа выглядят гораздо значительнее, чем другие временные обитатели Овального кабинета. К их числу принадлежат, например, некоторые «отцы-основатели», Джон Ф. Кеннеди, Рональд Рейган и, безусловно, Авраам Линкольн.
То же самое можно сказать и про Рузвельта — единственного человека, которого избирали на высший государственный пост страны четыре раза (хотя через несколько месяцев после своей последней инаугурации он умер). Его величие можно измерить в некотором смысле теми страстями, которые он возбуждал в душах своих сторонников и недоброжелателей. Прежде всего, он был мужественным и сострадательным правителем. Рождённый в богатой семье и не знавший бедности, Рузвельт, тем не менее, руководил созданием американской системы социальной защиты для тех, кто был слабее него. Он был твёрдым и уверенным правителем во время Второй мировой войны. Он был готов поступиться своей популярностью, добиваясь утверждения программ, которые вызывали противоречия и являлись революционными для своего времени, а сегодня представляют собой фундамент общественного договора.
Люди, голосовавшие против Рузвельта, считали, что его «новый курс» похож на коммунизм — поразительный, вопиющий пример правительственного обмана, — в то время как его политическая философия (на самом деле, глубоко прагматичная в своей сущности) отчасти была предательством рабочего класса и отсылала к чисто американской вере в то, что федералы могут справиться с любой проблемой, будь она большой или маленькой, временной или долгосрочной.
Что касается его жены Элеоноры, её взгляды были ещё более прогрессивными (и вызывали ещё больше противоречий), чем взгляды её мужа. В последние годы жизни она заслужила практически всеобщее уважение. Но в качестве первой леди она была несколько радикальной. На своих пресс-конференциях она выступала за расширение прав рабочих, а иногда публично не соглашалась с политикой своего мужа в вопросах государственной важности.
Существовал один вопрос, взгляд на который у Рузвельтов совпадал — в большей или меньшей степени. Это был вопрос о гражданских правах. Элеонора была более категоричной, чем её муж, однако именно он в июне 1941 года подписал указ Президента США под номером 8802. Ориентированный на защиту рабочих, указ стал первым действием американского правительства, направленным против дискриминации в сфере занятости. Пожалуй, подписание этого закона было самым значительным поступком в области гражданских прав, сделанным американским президентом в 20 веке — до того, как в 1964 году Линдон Джонсон подписал закон «О гражданских правах». (В целом, позиция Рузвельта относительно гражданских прав была довольно изменчивой — особенно в свете интернирования американцев японского происхождения во время Второй мировой войны).
Между тем, фотография Эда Кларка, сделанная в апреле 1945 года, на которой главный старшина ВМС США Грэхэм Джексон искренне рыдает, играя на своём аккордеоне песню Goin’ Home («Возвращаясь домой»), пока мимо везут украшенный флагом гроб Рузвельта, со временем стала символом не только горя нации, но и признания чернокожими американцами всех стараний Рузвельта в области совершенствования гражданского права.
Конечно, сложно, и даже опасно предполагать, что эмоции одного человека можно рассматривать как отражение чувств и мыслей миллионов других людей только по той причине, что они принадлежат к той же расе. Судя по всему, в прошлом Джексон много раз играл для самого Рузвельта и для огромного количества других людей в так называемом «Малом Белом доме» в Уорм Спринге и поблизости. У двух мужчин была своя история. Слёзы, текущие по щекам Джексона, несомненно, являются признаком внутреннего, глубоко личного горя.
Но с легендарными фотографиями не всё так просто. Если приписывание Джексону (и его скорби) статуса «символа» или «отражения» может быть проблематичным, учитывая позиции Рузвельта относительно гражданских прав, факт остаётся фактом — знаковые фотографии нуждаются в осмысленном истолковании. Жгучая боль на лице Грэхэма — это не только его боль. В мастерском, незабываемом снимке Эда Кларка мы видим — чувствуем — национальную потерю.
